[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА] Еще одной проблемой и сюжетом,
связанным с нашим способом говорить о философии истории,
является представление о нациях,
национализме и конструктивистские теории наций.
На первый взгляд понятие нации является чем-то совершенно самоочевидным.
Мы могли бы определить нацию как устойчивое политическое сообщество людей,
основанное на общности языка, культуры и государственной традиции.
С этим определением можно согласиться, но если мы посмотрим на реальную карту мира,
на реальный набор наций, то мы увидим, что есть масса исключений.
Чаще всего нация имеет некий свой собственный язык,
на котором говорят представители этой нации, но, скажем,
в случае с английским языком это не так.
Часто нации возникают в результате определенных исторических событий,
которые мы могли бы назвать случайными.
Скажем, в Средние века когда-то единый сербо-хорватский этнос
принял христианство, с одной стороны, от Ватикана, с другой стороны, от Византии,
и так на основе одного этноса сложились две культуры — хорватов и сербов,
разделенных именно вот этим фактом принятия определенного типа религиозности.
Есть ситуации, когда внутри одного государства проживают
представители разных культур, этносов и людей,
которые принадлежат к разным традициям в широком смысле слова.
В общем, идея нации менее очевидна, чем нам может показаться на первый взгляд.
Но за идеей нации стоит некая довольно мощная современная идеология.
В отношении этой идеологии много раз мы уже слышали историю о том,
что она постепенно сходит на нет, что она сходит со сцены,
но этого до сих пор не случилось.
И это идеология национализма.
Как говорит известный исследователь этого феномена
Эрнест Геллнер, национализм — это политический принцип, который требует,
чтобы политические и национальные единицы совпадали, то есть один народ живет
в одном государстве, а управляемые и управляющие принадлежали к одному этносу.
Из этого определения мы видим, что национализм — вполне
нейтральный научный термин, который не имеет какой-то нагрузки,
связанной с тем, как этот термин в прессе употребляется.
Мы не отождествляем национализм с экстремизмом,
мы не делаем каких-то дополнительных тезисов.
Но проблема, связанная с национализмом, заключается в том,
что нам довольно трудно зафиксировать некие сущностные черты, которые позволяют
нам заявлять о том, что мы являемся частью некоего национального сообщества.
Почему мы считаем, что один человек — член нашей нации,
а другой человек членом этой нации не является?
Вот здесь открытый вопрос.
И, в отличие от других форм идентичности, национализм,
национальная идентичность становится чем-то проблемным.
Существует довольно мощная такая примордиалистская традиция.
Примордиализм — это учение об изначальном существовании нации.
В рамках нее нация и национальная традиция рассматривается как нечто,
что существовало всегда, ну или, по крайней мере, достаточно долго.
Когда-то давным-давно, на заре времен представители нашего народа заявили о
себе на исторической арене, и с тех пор они являются носителями
определенной культуры и определенных свойств,
которые делают представителей именно нашего народа похожими на нас.
Ну, опять же, в гегелевской традиции мы могли бы здесь говорить о народном духе.
В современном языке часто используется слово «менталитет».
Ну и так далее.
Опять же, на первый взгляд,
эта идея кажется вполне себе сочетающейся со здравым смыслом.
Действительно, существуют народы, у них есть разные свойства.
Эти народы существуют достаточно давно и достаточно долго.
В чем здесь может быть научная проблема?
В том, что, как говорит ряд исследователей достаточно авторитетных,
сама идея национального единства нации и политическая программа вот этой идеологии
национализма появляется очень поздно — появляется не раньше XVII–XVIII веков.
Есть группы людей, которые создают национальные традиции.
Как правило, в роли таких людей выступают представители будущей национальной
интеллигенции: национальные поэты, национальные историки, которые,
собравшись, условно говоря, в районе XIX века,
каждый в своем регионе, описывают какие-то древние события, которые привели к тому,
чтобы условия существования данной нации были такими, какие они есть сейчас.
То есть, иными словами, около XIX века каждый
народ придумывает свои древние свойства так, как они существовали всегда.
Ну и с точки зрения конструктивистов — идея конструктивизма заключается в том,
что мы нации не получаем по наследству, а, скорее, в какой-то момент времени
изобретаем, — с точки зрения конструктивистов весь этот процесс можно
описать так, как он существовал уже в историческое время.
То есть как бы нации как некое образование могут
быть описаны как социальный конструкт.
Самой известной версией конструктивизма является исследование Бенедикта Андерсона,
написанное им в 1983 году и имеющее название «Воображаемые сообщества».
Вот здесь на слайде представлены цитаты из Андерсона.
Вообще это концепция чрезвычайно спорная, но чрезвычайно обсуждаемая в
литературе и чрезвычайно критикуемая, тем самым она очень влиятельна.
Как выглядит генезис нации по Бенедикту Андерсону?
Изначально ключевую роль в создании национальных сообществ — именно поэтому
Андерсон говорит о них как о воображаемых сообществах — сыграло книгопечатание.
Книгопечатание создало фактически рынок массового чтения в европейских странах.
Мы обычно к книгопечатанию относимся как к чему-то такому очень духовному и
возвышенному, то, что дало нам книги.
Но не стоит забывать,
что это была еще некая капиталистическая индустрия и это был именно рынок.
Люди зарабатывали на издании книг промышленным способом деньги.
Изначально, к началу XVI века книги печатаются на
языке образованной прослойки европейской, а именно на латыни.
До какого-то момента времени это было чрезвычайно удобно,
потому что все образованные люди читали на латыни,
и ваша книга могла продаваться и расходиться по всем регионам Европы.
Но постепенно под давлением рыночных факторов, ну, то есть,
исходя из идеи о том, что вам нужно расширять рынки сбыта, всё больше текстов
начинает выходить на народных языках: то есть на будущем немецком,
на будущем французском, будущем английском и так далее.
И именно тексты на так называемых народных языках, которые до этого момента
считались чрезвычайно вульгарными и не заслуживающими внимания,
становятся первыми бестселлерами.
Тиражи текстов, опубликованных на этих языках,
достигают десятков и сотен тысяч экземпляров.
Первым автором бестселлеров был, кстати говоря,
Мартин Лютер — основатель традиции немецкой Реформации.
Что происходит дальше с точки зрения Андерсона?
Сообщество читателей печатных текстов на одном языке привыкает думать о
себе как о некоей общности.
«Мы никогда не видели других людей, которые читают тексты на нашем языке,
но мы знаем, что они существуют, и мы начинаем предполагать,
что у них есть некоторые свойства, похожие на наши».
Именно в этом смысле слова нация является воображаемым сообществом,
потому что это сообщество конструируется в нашем воображении.
Даже если бы мы захотели, мы не смогли бы увидеть в реальности всех людей,
говорящих на русском языке и читающих на нем.
Ну и вот, с точки зрения Андерсона, если в досовременную эпоху,
в эпоху до книгопечатания ключевой идентичностью, определяющей вопрос о том,
кем является человек в своих собственных глазах, была религиозная идентичность,
и человек на вопрос «Кто ты?» отвечал, что он христианин, или мусульманин,
или буддист, или представитель другой конфессии,
то в эпоху после книгопечатания на сцену выходит идея вот
этих воображаемых сообществ, которая дает мне что-то, что делает меня мной.
И нация оказывается чрезвычайно мощным политическим символом.
Андерсон говорит о том, что, скажем,
памятники Неизвестному солдату начинают устанавливаться в разных странах мира,
и Неизвестный солдат — это именно не конкретный человек,
а некий сын народа, который воплощает в себе свои лучшие черты.
Ну и так далее.
То есть, что делает Андерсон?
Он берет конструктивистскую методологию и пытается дать некую гипотезу,
как именно национальные традиции могли быть изобретены.
С его точки зрения, два ключевых фактора,
которые в это внесли свой вклад — это книгопечатание в условиях капитализма.
Еще одним конструктивистом бы знаменитый австрийский и британский историк
Эрик Хобсбаум.
И его книга «Изобретенная традиция».
Здесь Хобсбаум говорит о том, что большинство тех вещей,
которые мы считаем традиционными - не только нация,
но и какие-то элементы национальных культур, - являются в действительности
произведенными в определенных условиях относительно недавно.
Вот пример, который он приводит, достаточно знаменитый,
— это история о том, что шотландский килт, вот эта знаменитая клетчатая юбка,
которую носят шотландские мужчины в рамках своего традиционного костюма,
в действительности была изобретена в эпоху промышленной революции,
для того чтобы работникам, находящимся на определенной фабрике,
было удобнее делать свою работу.
И никакого отношения к каким-то древним шотландским традициям горцев,
существовавшим якобы в Средние века, килт таким образом не имеет.
Но поскольку XIX и XVIII века, когда всё это происходило,
были уже тоже достаточно давно от нас, то в какой-то момент времени мы начинаем вот
эту промышленную инновацию рассматривать как древнюю шотландскую традицию.
И это происходит сплошь и рядом.
Самовар, который был изобретен в Германии, мы считаем древнерусской традицией.
Орга́н, который был изобретен в Византии,
мы считаем древненемецкой, европейской традицией.
Очень много мифов существует по поводу, скажем, японских традиций,
потому что считается, что вот карате и суши — это то, что делало жизнь
японского человека, начиная со Средних веков и с глубокой древности.
Хотя в действительности это совсем не так,
и всё это — изобретение эпохи Мэйдзи конца XIX века.
Таким образом, те вещи, которые определяют наше прошлое и нашу
коллективную идентичность, а именно традиции, оказываются вымышленными,
изобретенными задним числом сущностями.
Ну и, наконец, как обычно, поговорим о границах конструктивизма,
о том, как можно критиковать уже эту конструктивистскую критику.
Известная работа британского исследователя Энтони Смита
«Национализм и модернизм», с одной стороны, резюмирует вот эту
дискуссию о наследии конструктивизма в современной интеллектуальной традиции,
с другой стороны, заявляет свой собственный оригинальный тезис.
Смит считает, что в реальности мы можем прослеживать существование
в определенных случаях так называемых «старых наций».
Есть нации, которые, действительно, создавались в течение XIX и XX веков,
и даже некоторые из них создаются сейчас усилиями своих национальных
интеллигенций в интересах того или иного политического проекта.
Но, например, в случае с Англией мы можем проследить английскую идентичность,
вот такую островную,
британскую идентичность, с точки зрения Смита, еще, скажем, в XIV веке.
И тем самым английская нация сложилась на основе
каких-то старых традиционных форм идентичности, не вписывающихся в эту
конструктивистскую логику так, как это описывает Андерсон и его сторонники.
Ну сама идея Смита тоже, безусловно, довольно спорная.
Важно знать, что здесь эта дискуссия ведется.
И вопрос, который мне кажется чрезвычайно важным, это вопрос о том, как,
в принципе, возможна наша идея свободы без национальных сообществ.
Что именно дает людям свободу,
если не принадлежность к определенной национальной традиции, в которой свобода,
личная независимость и другие современные ценности не считаются чем-то важным.
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА]