[ЗВУК] [ЗВУК]
В этой части мы поговорим о том,
что представляет собой власть с точки зрения такого направления в
философии XX века как неомарксизм.
Кто такие неормарксисты?
Для начала давайте разберемся с этим.
Как из этимологии этого слова следует, это некий новый марксизм.
И неомарксизм отличает две черты, отличает две характеристики.
Во-первых, неомарксизм — это течение, которое противопоставляет себя
советскому официальному марксизму или, можно даже сказать, марксизму-ленинизму.
Представители неомарксизма критически относятся к Советскому Союзу, к его опыту,
хотя существуют, в общем, в той же реальности, где и Советский Союз,
в Западной Германии они сосредоточились в первую очередь.
И вторая их черта — они отстраняются от советского опыта, с одной стороны,
— а вторая их черта заключается в том, что они адаптируют наследие Маркса,
который жил и работал в середине XIX века,
к тем событиям, которые происходят уже в веке XX после Первой
мировой войны и особенно после Второй мировой войны.
Общество и капитализм довольно сильно изменились, и вот неомарксисты пытаются
понять, что же случилось с этим обществом и как его можно оценивать.
Здесь, собственно говоря, появляется странная фигура, на первый взгляд.
Для неомарксистов Карл Маркс — человек, который дал им некоторую теоретическую
рамку для их разговора, — он является в первую очередь гуманистом.
Есть разные Марксы, есть Маркс — поздний автор «Капитала»,
и это такой довольно мрачный ученый-политэконом.
Есть Маркс — революционер и политик, и многие считают,
что его политические идеи и политические практики были чрезвычайно радикальными.
Но вот есть еще молодой Маркс, который еще в 40-е годы XIX века пишет ряд текстов,
в которых он доказывает, что в конечном итоге высшей ценностью
общественного существования может быть только сам человек.
Сам человек, его свобода, его эмансипация — это очень важный термин для Маркса,
особенно для молодого Маркса.
И вот неомарксисты внимательно читают это наследие раннего,
молодого Маркса и делают из него выводы.
Вот здесь у нас есть цитата — собственно говоря,
знаменитый радикализм Маркса раскрывается в тезисе о том, что быть радикальным -
значит понимать вещь в ее корне, но корнем для человека является сам человек.
Это Маркс пишет в 44-м, 1844 году.
Ключевой термин раннего Маркса, который неомарксисты вытаскивают и поднимают на
флаге — это термин «отчуждение».
Отчуждение у самого Маркса понимается двумя способами.
Во-первых, это некое состояние, чисто экономическое,
когда человек занят наемным трудом и получает за него заработную плату.
Но продукты труда этого человека при этом ему не принадлежат.
Я работаю и зарабатываю, но то, что я делаю, и мое рабочее,
и значительная часть моей жизни, следовательно, мне не принадлежит.
Я обменял на заработную плату свое время и свой труд и отдал это работодателю.
Сделка для сторонников рыночной экономики безусловно является абсолютно честной,
но вот Маркс говорит, что когда человек занимается тем трудом,
который не является творческим, не приносит ему удовлетворения, не позволяет
ему раскрыть свой человеческий потенциал, то это, в общем, довольно высокий уровень
насилия, которое как раз раскрывается вот в этом термине «отчуждение».
И второй смысл понятия «отчуждение» связан уже не с экономической теорией в
узком смысле слова, но с марксистской философией, с некоей интерпретацией того,
что в целом в капиталистическом обществе все отношения между людьми становятся
отчужденными, то есть становятся, превращаются в товарно-денежные.
Человек относится к другому человеку как к некоей услуге или как к некоему
рыночному товару, который можно купить за деньги,
который имеет определенную рыночною стоимость.
Ну и здесь можно приводить какие-то примеры, скажем отношения учителя и
ученика в рамках представления об образовании как о рыночной услуге.
Вот есть рыночная услуга, я учу вас, вы платите мне за это деньги,
и на этом наши отношения заканчиваются.
Такое состояние отношения между людьми Маркс также
называет отчуждение — начавшись с экономики,
отчуждение становится принципом организации всего общества.
И неомарксисты, которые живут уже в другую эпоху,
которые пишут свои тексты в послевоенной, достаточно богатой Западной Европе,
заявляют, что, несмотря на то что рабочие в Европе больше не голодают
и не вынуждены влачить какое-то жалкое существование, описанное в эпоху Маркса,
все равно вот эта отчужденность остается принципом организации общественной жизни.
Общество, современное общество, по-прежнему является отчужденным,
говорят неомарксисты, и из этого продуцируют свою политическую картину,
свое представление о том, как работает власть.
Одним из представителей раннего неомарксизма, важным для нашего разговора,
является итальянский философ Антонио Грамши.
Этот человек писал свои тексты в конце 20-х годов XX века.
Его наиболее известные тексты вышли под названием «Тюремные тетради»,
и, действительно, он их писал,
находясь в тюрьме в эпоху режима Муссолини в Италии, у себя на родине.
Грамши пытается осмыслить — и это конкретно очень такая политическая идея,
— он пытается осмыслить опыт русской революции 17-го года и поставить
вопрос о том, почему в Западной Европе эту революцию повторить не удалось.
С точки зрения Грамши, так же, как и во времена Первой мировой войны,
политическая борьба может быть позиционной или маневренной, так же,
как во время Первой мировой были либо окопные войны, либо вот, значит,
какие-то быстрые прорывы, которые изредка случались.
И Грамши диагностирует свою ситуацию как провал маневренной борьбы,
как провал резкого какого-то революционного изменения общества.
И, следовательно, он предлагает своим сторонникам, сторонникам прогрессивных,
как он считает, коммунистических ценностей, перейти к стадии позиционной
войны, которую он интерпретирует как борьбу за культурную гегемонию —
вместо некого образа вооруженного восстания, мы начинаем шаг за шагом
продвигать определенные ценности в том обществе, где мы находимся.
Мы стремимся к тому, чтобы язык нашего описания общества, очевидно,
в случае Грамши — марксистский, становился тем принципом,
при помощи которого общество говорит о самом себе.
Мы, наши сторонника занимают господствующие позиции в университетах,
в медиа, в тех местах, где им позволяют говорить,
где они сами могут говорить и где для них находятся слушатели.
И в какой-то момент времени, говорит Грамши, такое общество,
где культурная гегемония обретена вот этими прогрессивными силами,
это общество готово к переходу к какой-то более совершенной стадии своего развития,
к тому, к чему мы его готовим.
Что очень важно в этой истории — что власть у
Грамши была связана с этой культурной борьбой, с одной стороны,
а с другой стороны — что Грамши, идеи Грамши после Второй мировой войны,
они стали, по сути, общим местом в политической традиции.
Не только коммунисты, не только левые, не только неомарксисты, но кто угодно еще,
в принципе, вот эту грамшанскую логику в современном мире разделяет.
Особенно хорошо это видно на примере американских консерваторов современных,
которые очень четко отстраивали свои собственные средства массовой информации,
свои собственные университеты, исследовательские проекты,
которые позволяли им в американском обществе говорить о тех вещах,
которые они считали правильными и их волновали.
В каком-то смысле слова в современном мире все — грамшанцы,
и все понимают власть, в том числе в этом ключе.
Одним из ключевых представителей неомарксизма,
уже более позднего, после Второй мировой войны как раз, был Эрих Фромм
— довольно известный мыслитель, не только философ, но и психолог,
автор ряда знаменитых работ, в частности работы «Бегство от свободы».
Фромм ввел один из ключевых терминов,
который позволяет нам говорить о современном обществе.
Этот термин настолько часто используется, что, в принципе,
в такой массовой культуре он даже несколько был обессмыслен.
Этот термин «общество потребления».
Любое общество, понятное дело, что-то производит и что-то потребляет, но,
с точки зрения Фромма и его последователей, особенность того общества,
которое сложилось на Западе после Второй мировой войны, заключается в том,
что в нем потребление становится источником социальных статусов — о
некотором человеке мы судим по тому, как именно он потребляет, какие именно
бренды его окружают, какой именно образ жизни он может себе позволить.
И в конечном итоге, потребление стало той точкой,
вокруг которой общество организовано.
Ну и, следовательно, понятно, что если вы являетесь
источником этого потребления, если вы определяете, как общество потребляет, если
вы находитесь в некоей привилегированной позиции, - вы рекламщик, вы маркетолог,
человек, у которого есть компания, которая производит какие-то модные товары, -
то в этом раскрывается, собственно говоря, ваша власть, включая власть политическую.
Вы даете людям не просто ощущение того, что они потребляют,
но и некую идентичность.
И эта идентичность, навязанная капиталистическим производством,
считается Фроммом и его последователями чем-то неподлинным.
Фромм входил, наряду с другими мыслителями,
в такую важную неформальную группу интеллектуалов, которая получила,
известность как "Франкфуртская школа".
Сами представители Франкфуртской школы себя так никогда не называли,
но в городе Франкфурт, в Германии, действительно существовал Институт
социальных исследований, вокруг которого эта группа существовала.
Кроме Эриха Фромма здесь можно также выделить Герберта Маркузе и Теодора Адорно
— на самом деле список достаточно большой.
Чем занималась Франкфуртская школа?
Они, во-первых,
в теоретическом смысле слова попытались посмотреть на современное
общество и на современную культуру через синтез идей психоанализа Фрейда,
с одной стороны, а с другой стороны — вот этой критической теории Карла Маркса.
И так возникло движение фрейдомарксизма, которое диагностировало
некие симптомы современного общества, говорило о его болезнях,
о его комплексах, совместило вот эти два языка — марксистский и фрейдистский.
И самое главное, как мне кажется, вот даже на примере
идеи общества потребления, - они создали язык,
на котором сегодня люди критикуют свою собственную культуру — обычные люди,
совсем не философы, не университетские преподаватели.
Все знают, что есть некая вещь, известная как "общество потребления", все знают,
что с этим есть некоторая проблема, этому посвящено огромное количество фильмов,
литературных произведений: «Бойцовский клуб»,
«Матрица», все что угодно еще — это все критика некоей неподлинности того
мира капиталистического, в котором мы сегодня живем.
И здесь есть даже, в общем, некоторая проблема, потому что эта история
становится слишком тавтологичной и слишком навязчивой.
Мы слишком много сказали о том, что наше общество потребления неподлинное и,
в принципе, уже забыли, что это на самом деле могло бы значить.
Итак, в общем, франкфуртская школа, участники которой такие
высоколобые интеллектуалы — она постепенно была, ее ценности были в значительной
степени девальвированы под влиянием того самого объекта, который они критиковали.
Ключевой вклад Теодора Адорно — еще одного представителя франкфуртской
школы — заключается в том, что он поставил вопрос о том,
какую власть над людьми имеет как раз массовая культура,
культуриндустрия — как он ее называл со своим соавтором Максом Хоркхаймером
в их знаменитой книге «Диалектика просвещения».
С точки зрения Адорно, мы переходим к некой новой ситуации,
когда отчуждение — вот этот самый марксистский термин —
приобретает все новые и все более пугающие черты, потому что теперь отчуждение
передается нам через голливудское кино, через массовую литературу.
Наверное, если бы он видел этот момент, он мог бы сказать: через видеоигры,
через сериалы, через некоторые образы, которые определяют.
Человек потребляет определенный фрагмент этой массовой культуры и начинает
самого себя определять через потребление этой культуры,
через потребление каких-то промышленно созданных образцов прекрасного.
И с точки зрения Адорно — в чем, собственно, заключается диалектика
просвещения, — в том, что та идея, которая была в эпоху Канта создана как идея
личной ответственности, использование личного разума ради освобождения человека,
она в конечном итоге становится, возвращается к некоему архаическому мифу.
Освобожденный человек, просвященный человек,
он вдруг обнаруживает себя за просмотром какого-нибудь массового фильма,
посвященного приключениям супергероев и, более того,
выстраивающего свою жизнь, в зависимости от того, что с ним было, что он видел,
что он пережил в рамках этого индустриально произведенного продукта.
В логике неомарксизма именно вот эта связка отчуждения
и массовой культуры становится неким диагнозом, при
помощи которого мы можем говорить о формах власти и угнетения в современном обществе.
Тот, кто производит массовую культуру, тот обладает, даже будучи, возможно,
не осознавая для себя этот момент, обладает властью над миллионами людей,
которые выстраивают свою жизнь по образцам вот этой массовой культуры.
И что здесь важно — это то,
что неомарксизм предлагает совершенно другой взгляд.
Мы не случайно в названии этой части использовали термин «оптика»,
вот неомарксисты используют совершенно другой взгляд на то,
что из себя представляют властные отношения — властные отношения как в
первую очередь опосредованные массовой культурой,
структурой экономического производства и экономического потребления.
Именно в этом треугольнике для неомарксистов содержится понятие
современной власти.
[ЗВУК]
[ЗВУК]