[ЗВУК] [ЗВУК] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Одним из важнейших разделов философии традиционно является учение о познании — гносеология (от древнегреческого gnosis — «знание»), или эпистемология (от древнегреческого epistema — «достоверное знание»). Слово «эпистема» у древних греков всегда шло в паре со словом «докса» (мнение), поэтому сформулировать понятие о достоверном знании — практически то же самое, что отличить его от мнения. С этого мы и начнем. Предварительно хотелось бы сделать ряд принципиальных пояснений. Мы будем говорить преимущественно о таком виде знания, которое называется «знание пропозициональное» (или «знание-что»). Примером этого знания выступают следующие конструкции: я знаю, что Земля круглая; я знаю, что дважды два — четыре. Иногда выделяют другие разновидности знания, например предметное знание или знание-знакомство: я знаю Петра. Я знаю, что он — надежный, хороший человек и так далее. Или операциональное знание («знание-как»). Я знаю, как приготовить борщ. Если у меня есть рецепт, я по этому рецепту в нужном порядке совершу нужные процедуры, и в конце будет вкуснейший борщ. Так вот, традиционно объектом философского анализа выступает все-таки знание пропозициональное. Для этого есть две причины. Во-первых, остальные виды знания, так или иначе, можно свести к знанию пропозициональному. Когда мы говорим «я знаю Петра», это можно всегда превратить в совокупность каких-то искренних высказываний о Петре. «Я знаю Петра» означает, что я знаю все истинные высказывания о Петре и отличаю их от ложных высказываний о Петре. А операциональное знание — «я знаю, как приготовить борщ», — можно свести к некоторому набору «знаний-что». Я знаю, что сначала надо поступить так-то, я знаю, что потом нужно взять вот то-то, я знаю, что после этого нужно сделать так-то. И если что-то останется после такого сведения, то, пожалуй, это и знанием мы можем уже не называть. В случае с предметным знанием мы можем просто зарезервировать отдельное слово «знакомство», а в случае со знанием операциональным мы можем использовать более уместное слово «умение». Таким образом, суть знания, похоже, в том, что оно должно быть пропозициональным. Теперь, еще до того как мы проведем различие между знанием и мнением, необходимо договориться, как мы видим структуру знания. Здесь выделяются три элемента. Во-первых, субъект знания. Дело в том, что знание не может быть безсубъектным. Интуитивно кажется, что ну что такое знание? Ну это информация какая-то. Я почерпнул из книги знания. Почему? Ну там была информация, я эту книгу взял, открыл, информацию оттуда прочитал. Но очень важно, что это я прочитал и информация была освоена мною, пропущена через себя. Эта информация стала частью моей психической жизни. Для того чтобы информация стала знанием, должен быть какой-то субъект. Рассмотрим такой пример: есть какое-то многовековое дерево, предположим дуб. Существует ли в этом дубе информация о том, сколько ему лет? Ну конечно, существует. Если его спилить, то годовые кольца очень точно отражают, сколько этому дубу лет. Существует ли в этом дубе знание о том, сколько ему лет? Очевидным образом, оно отсутствует, потому что в дубе нет субъектности: дуб сам этим знанием не обладает, и в нем никакого субъекта, который бы этим знанием обладал. Итак, первый элемент знания — это субъект. Другой элемент знания, также важный — это объект, или предмет знания. В нашем случае это какая-то пропозиция, то есть высказывание. Я знаю, что дважды два — четыре. Что делает мое знание истинным? Ну вот это вот высказывание «дважды два — четыре». Каким-то образом такое положение дел в мире присутствует, и именно его наличие в мире делает мое знание истинным. Это очень важно. Как чуть позже я скажу — мы отдельно еще это будем обсуждать, — истинность знания встроена в понятие знание. Значит, если мы знание автоматически считаем истинным, мы должны всегда предполагать, что-то в реальности — не важно, как мы при этом понимаем реальность, — что-то, что делает эти наши знания истинным. Вот это мы называем объектом или предметом знания. Наконец, третий элемент структуры — это связь между субъектом и объектом, некая пропозициональная установка. Вообще, «пропозиция» по-латыни означает «высказывание». Пропозициональная установка — это некоторый способ отношения к определенному высказыванию. Когда мы говорим: я знаю, что дважды два — четыре, вот это «я знаю» присоединяется к пропозиции «дважды два — четыре». «Я знаю» — это пропозициональная установка. Могли ли на месте «я знаю» быть какие-то другие пропозициональные установки? Ну разумеется: я полагаю, что дважды два — четыре; я подозреваю, что дважды два — четыре; я желаю, чтобы дважды два было четыре; я боюсь, что дважды два — четыре и так далее. Из всех этих многочисленных возможных пропозициональных установок нас интересует только одна — знание. И теперь, наконец, мы подошли к важному, пожалуй, важнейшему вопросу этой части: где же проходит граница между знаниями и мнениями? Похоже, что мнения бывают истинными и знания бывают истинными. Однако мнения бывают еще и ложными, это им свойственно. А знания, если это настоящее знание, ложными быть не должны. Значит, вот эта вот способность знания всегда оставаться истинным — это какая-то важная черта самого знания. Рассмотрим на примере. Встречаются два познающих субъекта: ящерица Иннокентий и крыса Ипполит. Они общаются, они оба голодны, и ящерица предлагает крысе откусить хвост, чтобы полакомиться этим хвостом. Почему? «Да потому что каждый раз хвост все равно отрастает заново», — говорит ящерица Иннокентий. В данном случае можно ли сказать, что ящерица вводит крысу в заблуждение? Отнюдь! Ящерица излагает какой-то взгляд, какую-то мысль, какое-то мнение, но излагает очень уверенно, как будто бы ящерица это знала. Почему же мы не готовы признать это знанием? Да потому что налицо какое-то случайное совпадение: ящерице повезло, что она ящерица. И ей повезло, что ящерица вообще обладает удачным очень свойством, способностью к регенерации — способностью, которая отсутствует у млекопитающих, то есть у крыс. Значит, способность знания всегда оставаться истинным — это какая-то важная сущностная его черта. А мнение может колебаться — оно может быть или истинным, или ложным. Если вспомнить ту структуру, о которой мы недавно говорили, то первая мысль, которая напрашивается — привязать различие между знаниями и мнениями к предмету, к пропозициям. Возможно, есть такие пропозиции, такие предметы, по поводу которых мы вообще обречены довольствоваться только лишь мнениями: скажешь один раз — это будет истина, скажешь другой раз — это будет ложно. Петр скажет — истина, Иван скажет — это ложно. А есть какие-то другие, возможно, пропозиции, или предметы, по поводу которых можно иметь знания: дважды два равно четырем, или сумма внутренних углов треугольников равняется 180 градусам. Вот еще древнегреческие философы заметили эту разницу и попытались привязать ее к предмету познаний. Древнегреческий философ Гераклит известен своим знаменитым высказыванием о том, что все течет, все изменяется. Эта гераклитовская метафора всеобщей текучести, она почему важна? Потому что она фактически объясняет, отчего мы так часто в жизни ошибаемся, отчего столь большое количество наших мнений бывает ошибочными. Один раз мы ими пользуемся — и они вполне надежны и истинны, а другой раз то же самое мнение высказываешь — и оно уже ложно. Почему? Да потому что один раз ты входишь в реку, достаешь там одну воду, другой раз входишь — река вроде бы та же самая, а вода в ней уже новая. Однако если довести эту мысль Гераклита до логического конца, то можно, как его ученик Кратил, заметить, что даже пока ты один раз входишь в реку, она уже меняется, на тебя уже текут все новые и новые воды. И похоже, что даже один раз открыть рот и сказать какую-то законченную мысль, которая была бы истинным мнением, - уже какая-то непосильная задача, какая-то неслыханная удача. Поэтому если идти до конца по этой дорожке и считать, что окружающий нас мир явлений принципиально текуч, то ничего по поводу окружающей жизни кроме мнений у нас в принципе быть не может. Это очень пессимистический, скептический вывод, который мы, как философы, пока не можем себе позволить. Мы должны что-то попытаться противопоставить такому мнению. Суть в том, что, по мнению Гераклита, наши претензии на обладание знанием разбиваются здесь о то, что мир не позволяет нам это сделать, мир текуч. Предмет, любой предмет, постоянно изменяется и никогда сам себе не тождественнен. Значит, не мы виноваты, что мы его не знаем — сам предмет такой. Но, может быть, что-то мы все-таки способны знать? Может быть, есть другие предметы, другие пропозиции, которые надежные знания, эпистемы нам доступны. Вот такую точку зрения разрабатывали Парменид, а в последствии и Платон — древнегреческие философы. Парменид утверждал, что помимо окружающего нас мира вещей, есть какой-то мир другой, более подлинный, настоящий. Чистая истина, чистое бытие, доступное нам через разум, а не через физические глаза, не через физические уши, не через органы чувств. Потом эту мысль развивает Платон, очень удачно передав ее в своей знаменитой аллегории пещеры. В одном из диалогов Платона Сократ, один из персонажей, рассказывает своим спутникам историю про людей, которые от рождения прикованы к стенам пещеры, так что они могут всегда смотреть только в одну сторону — на стену пещеры. Там не царит полная тьма, за спинами у пленников где-то там горит огонь, а между этим огнем и их затылками есть какие-то предметы, отбрасывающие тень. Так вот, суть это аллегории в том, что пока они созерцают тени, эти пленники не обладают знанием. Тени изменчивы, текучи, непостоянны, вот все то, что говорил Гераклит, но если только произойдет внутренний поворот, если откроются глаза души, и эти пленники смогут увидеть сами вещи, а не тени, которые они отбрасывают, вот тогда они обретут знания. Различия между тенями и прототипами Платон раскрывает в противопоставлении мира вещей, который иллюзорен, по Платону, и мира эйдосов, или идей, вечных умопостигаемых сущностей, раскрывающих смысл наблюдаемых нами явлений. Вот про эйдосы у нас возможны знания, говорит Платон. Итак, получается, что была предпринята в Древней Греции попытка провести границы между знанием и мнением по предмету. Но кажется, попытка эта не вполне удачная. Если мы принимаем позицию Гераклита, то вообще ничего знать мы не можем, если принимаем позицию Платона, то мы можем знать только что-то про мир умопостигаемых эйдосов, но никак не про окружающую нас действительность. А нам бы хотелось сформулировать какую-то концепцию знания, которая пригодна была бы в повседневной жизни в том числе. Попробуем тогда посмотреть не на сам предмет, а на отношение субъекта к этому предмету. Какая-то связь должна быть. Предмет делает наши знания истинными. Связь между предметом и нашими знаниями является связью обоснования, объяснения. Сам Платон и потом его ученик Аристотель говорят о том, что, наверное, главное различие между знанием и мнением даже не в том, что знание всегда истинно. Мнения тоже бывают ведь истинными, и можно представить мнение, которое по странному совпадению всегда-всегда-всегда оказывалось истинным. Главное другое. Должно быть что-то, что подкрепляет истинность знания. Платон называет это объяснением, а Аристотель называет это знанием принципов. В итоге, в одном из диалогов Платона, а именно в диалоге «Теэтет», мы находим классическое определение знания как истинного обоснованного мнения. Впоследствии эта концепция знания, или JTB концепция — Justified True Belief — она стала общим местом в истории западной философии. Сделаем маленькую оговорку: сам Платон этой концепции не придерживался, он как одну из возможных ее рассматривал, но пошел дальше, а мы вот у него возьмем эту концепцию, она очень удачная. Потому что в ней есть три слагаемые, и мы потом можем эти три слагаемые как-то отдельно обсудить. В этой части моя главная задача была поставить основные вопросы про понятия знаний и подвести к какому-то базовому определению знаний. Как можно просуммировать? Главная идея этой части, пожалуй, следующая: во-первых, знания, как и мнения, это информация, конечно, но не сама по себе, а определенным образом освоенная субъектом информация. Во-вторых, у знания всегда есть предмет, который это знание делает истинным, и эта истинность должна быть устойчивой. В-третьих, связь с этим предметом, собственно говоря, и делает знание обоснованным, и обоснованность в знании, пожалуй, не менее, а может быть даже и более важна, чем истинность. Ну и наконец, классическое определение знания утверждает, что знание отличается от мнения не столько по предмету, сколько по отношению субъекта к этому предмету. И вот об этом отношении субъекта к предмету своего знания, о том как знание переживается феноменально, следующая часть нашей лекции. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
